У бывшего казанского телеведущего поехала крыша

8 ноября 2006 года

- Я нахожусь в очень тяжелом положении, можно сказать, в кризисе. Короче, меня уволили, но я не представляю себя вне телевидения.

(Я узнал своего пациента. Его лицо мне знакомо, я видел его на телеэкране много лет. – Примечания Рамиля Гарифуллина.)

– Вы не представляете свою жизнь без возможности выходить на телеэкран, в телеэфир? Но на телевидении есть множество других профессий, не связанных с появлением на телеэкране…
– Меня эти профессии как-то мало интересуют. Со своих прежних работ я увольнялся без особых последствий.

(Я почувствовал, что мой пациент после слова «последствий» сделал опущение следующего за ним слова.)

– Последствий для чего?
– Своей души. Сейчас она у меня не на месте. Кстати, когда раньше не выходил в телеэфир, всегда чувствовал это же. Но потом выходил вновь, и на душе опять становилось хорошо. Телеэфир меня заряжает.
– Вы как бы вскормлены эфиром, и без него чувствуется голод. И в этом ваши страдания, не так ли?
– Да... Почему-то всегда болею, если меня лишают эфира. Как-то меня с него сняли, и я впал в такую пустоту и депрессию, что даже начал сильно пить. Пришлось отлеживаться у ваших коллег. Меня лечили, как лечат наркоманов, те же процедуры. Я что, наркоман? Как же мне быть?

(Казалось бы, на первый взгляд у моего пациента в прошлом был обыкновенный алкогольный абстинентный синдром, то есть запой. В действительности все не так просто. По-видимому, у него имеет место зависимость не только от алкоголизма.)

- До работы на телевидении у вас были проблемы с алкоголем?
– В том-то и дело, что были, но телевидение меня спасло. После начала работы и выхода на телеэкран меня стало меньше тянуть к алкоголю.

(Мой пациент заменил один наркотик, то есть алкоголь, другим – появлением на телеэкране, которое вызывало в нем аналогичное опьянение. Мой пациент, по-видимому, страдает телеэфироманией. Мой опыт общения со звездами показывает, что выходить в телеэфир – это специфическая профессия, вызывающая у некоторых из них особые переживания. Плоды ее видит многомиллионная аудитория. Это вызывает чувство эйфории, соизмеримое с потреблением алкоголя. Поэтому и последствия прекращения этой работы тоже специфические.)
– Вы, судя по всему, страдаете телеэфироманией…
– Не объясняйте мне этого…

(Мой пациент сопротивляется озвучиванию истины о своем положении.)

– Хорошо, тогда сами попробуйте осознать причину своих страданий.
– Я всегда догадывался об этом, но не придавал особого внимания. Стоило мне только один раз выйти в телеэфир, как появлялись страсть и тяга к нему, которые вычеркнуть из души уже невозможно. Я даже удивлялся тому, что как-то незаслуженно, искусственно, без преодолений достигаю состояния эйфории, кайфа.

(Я почувствовал, что мой пациент после слова «кайфа» сделал опущение, не озвучив, от чего кайф.)

– Кайфа от чего?
– (После паузы.) От своего величия и признания. Да-да, это так.

(Осознание того, что личность субъектно представлена в других, например в близких, занимает особое место в системе ценностей, наполняющих смысл жизни любого человека. То есть для всех очень важно, что о нас думают и переживают другие. Но когда это связано с представленностью личности в большой массе людей, то мозг часто с этим не справляется, и возникают неадекватные переживания о мнимом величии и влиянии на общество).

– Ну если человек действительно в процессе своей творческой деятельности заслуживает величия и признания, разве от этого страдают? От этого счастливым надо быть. Вы же страдаете от телеэфира. Надеюсь, вы догадываетесь, почему?
– (Пауза.) Потому, что телеэфир стал для меня наркотиком. А без наркотика наркоману тяжело.

(По злой иронии развития науки и языка под «эфиром» раньше понимали вещество, обладающее действием на расстоянии. Оно могло действовать на душу, на обоняние, усыплять, вызывать эйфорию и т.п.)

– Правильно. А в чем, на ваш взгляд, главная особенность наркотика?
– Ну в том, что он вызывает радость, полет души, блаженство.
– Да, это так, но вы не назвали самого главного…

(Мой пациент недоуменно смотрит и не знает, что еще добавить.)

– Главная особенность наркотика заключается в том, что с помощью него искусственно, без особых усилий, без преодолений можно вызывать в душе позитивное переживание. Часто люди приобретают известность и признание благодаря своему таланту и труду, то есть благодаря преодолению. От этого никогда не будет страданий. Вы же благодаря выходу в телеэфир без особых усилий и порой незаслуженно представляли себя всему обществу и ощущали величие своей личности. Точнее, мнимое величие, которое не осознавали. Хотя истинного величия и признания вы не имели. Не так ли? Осознайте это.
– Да... Но это мне очень нравилось. Хотя я и говорил... как студенты по шпаргалке... глядя в телесуфлер.

(Часто, для того чтобы помочь пациенту, необходимо в концентрированной форме выразить его проблему в одном слове, которое бы полностью охарактеризовало сущность его личностной проблемы. Мне порой приходится придумывать новые слова, которые вбирают в себя нечто новое и невыразимое. Этим ключевым словом для моего пациента стало слово «мордал».)

- Вы должны признаться себе, что вы обыкновенный мордал – некий живой знак, который вышел в тираж, но который к вам никакого отношения не имеет.
– Кто-кто?
– МОРДАЛ... Только не подумайте, что я вас обзываю... Но вы должны осознать это в себе, чтобы снять пелену мнимого величия, в котором вы купаетесь, и вам будет легче.
– А что это?
– Благодаря эпохе телевидения на свет явилось много личностей, которых мы знаем, но за которыми часто ничего не стоит. В дотелевизионную эпоху известность и признание приходили как награда за деяния, за влияние личности на общество. В эпоху постмодерна информационное пространство засорено личностями, за которыми как бы ничего не стоит, их капитал – узнаваемость, мордальная известность. Эти личности и есть МОРДАЛЫ. Известность и признание этих людей можно выключить кнопкой телевизора. Вы можете выключить Пушкина кнопкой телевизора? Вот и вы, по-видимому, дорогой мой пациент и известный диктор, являетесь таковым.
– Я мордал… мордал… (Пауза.) И что мне с этим делать?
– Делать все, чтобы вас нельзя было выключить кнопкой телевизора или увольнением из телекомпании. Сознание некоторых теле личностей устроено так, что они не могут принять факт, что все их «выдающиеся достижения» – это всего лишь иллюзия. Они зацикливаются на этом настолько, что начинают страдать телеэфироманией как особой формой мании величия. Не в этом ли заключена причина частой журналистской холодности и стервятничества, нечувствительности к простым неизвестным людям?
– Ну утомляют же…

(Чем больше я слушал своего пациента, тем больше убеждался, что телеэфиромания, которой он страдал, по своим характеристикам ничем не отличается от наркомании. Те же переживания, та же неадекватность, те же стеклянные глаза при восприятии живого простого человека, те же ломки и депрессии после отстранения от эфира и, наконец, те же капельницы. Именно поэтому, после того как его лишали эфира, он начинал компенсировать телевидение родственным средством – алкоголем и т.п. Я сделал для себя вывод, что история многих телекомпаний – это история спившихся дикторов и тележурналистов. К сожалению, в течение оставшейся жизни они часто не могут найти достойную замену эйфории, которую давало телевидение. Хотя я знал и другое, когда благодаря появлению телеэфиромании личность избавлялась от уже имевшейся алкогольной мании.)

- Понимаете, в чем дело. Алкоголик и наркоман так же не сразу понимают, что имеют зависимость. Они уверены, что могут бросить потреблять и ничего не произойдет. Но стоит им только попасть в ситуацию долгого воздержания, как у них начинаются беспокойства и возникает желание «употребить». В случае телеэфиромания все аналогично. Стоит только лишить телеэфира личность, привыкшую к нему, как она через определенное время начинает чувствовать беспокойство. При сильной степени телеэфиромании эфир уже не дает той радости, как это было вначале, но без эфира личность уже жить не может. Это своего рода телевизионная психологическая ловушка.
– И что – я из этой ловушки никогда не выберусь? Выходит, меня подсадили на телеиглу или я сам себя подсадил? Постойте, постойте. Получается, есть «теленаркодельцы», которые виноваты в моей проблеме?
– Да, если образно выразиться, некоторые главные редактора и руководители телевидения часто выступают либо в роли «теленаркодельцов», либо в роли «теленаркологов».
– Мой шеф не выходит в эфир, то есть не потребляет теленаркотика, а нас выпускает. Он так и не воспользовался положением и не сделал себе имени.

(Есть мудрые главные редактора, которые не выпускают в эфир неподготовленных к феномену мнимого величия юнцов, оставляя их за кадром. Но когда молодая личность остается вне телеэкрана, то начинаются депрессии, часто приводящие к обильному потреблению алкоголя или наркотиков.)

– Дутого имени, за которым ничего не стоит. По-видимому, он это понимает.
– Но при этом он с завистью и агрессией наблюдает, как это делают его коллеги. Те, в свою очередь, сколько хотят, столько и «потребляют эфиру».
– Именно поэтому некоторые из них страдают запущенной формой телемании или мании величия. Ваш шеф сам не «садился» на телеиглу, зная о тех последствиях, которые могут появиться. А тем временем у его коллег возникали сильные ломки. Ваш шеф, по-видимому, наблюдал, как благодаря телеэфиру многие из вас, мордалов, долгое время находились в неестественной позе «идеального человека кумира». После отстранения от эфира все это разваливалось, как карточный домик. Личность будто подменяли.
– А что мне оставалось делать? Но мой шеф, наверное, сильно переживал, что когда-то подсадил на теленаркотическую иглу свою супругу. Впрочем, я, наверное, уже до него страдал телеэфироманией, но сидел на «слабом наркотике» – провинциальном телевидении.

(Я почувствовал удовлетворение от понимания того, что мой пациент все глубже и глубже осознает свою проблему, используя понятия, о которых раньше не знал.)

Но я хотел большего, и мой руководитель удовлетворил это желание. Неужели он не знал, что так покалечит меня? А сейчас и вовсе уволил. Но это, по-видимому, не его прихоть, а объективные экономические причины. И все-таки я шефа уважаю, и он мне ничем не навредил. Я ведь сам выбрал теленаркотик.
– Он должен был «снимать» вас с «телеиглы» постепенно, уменьшая дозу телеэфира не сразу, или давать эфирное время настолько, чтобы не развивалась телеэфиромания. К сожалению, эти правила обычно им нарушались, и доза эфирного времени росла в силу того, что малая доза уже не устраивала. Возможно, он все же понял, что необходимо «пересадить» вас на более слабый теленаркотик и занять деятельностью, которая достойно замещала бы теленаркотизм.
– Да... Ведь на телевидении шло сокращение штатов. Теперь я догадываюсь, почему мой шеф предлагал мне иные варианты, чтобы я мог после отстранения от эфира без потерь перейти на заранее отведенные достойные позиции.
– А что он вам предлагал?
– Вначале предложил появляться в унизительных рекламных роликах. Меня это не устроило. Я часто наблюдал за бывшими звездами, которые шли на это не только из финансовых побуждений, но и в силу страдания от телемании.
– Вот как? А мы, телезрители, даже не догадываемся, что вы, телеведущие, страдаете изощренной и замаскированной формой мании величия. Поэтому внешне этого не видно, и мы, телезрители, любим своих кумировоборотней. А не пора ли у вас на телевидении открыть кабинеты теленаркопсихологов, которые лечили бы вас всех от телемании? Ну, это шутка...
– И все-таки мне кажется, что мой шеф и так неплохой наркопсихолог.

(Я почему-то вспомнил о Сергее Королеве. Мудр был великий авиаконструктор Королев, когда выбрал именно Гагарина... Уже сейчас известно, что феномен Гагарина – это прежде всего феномен личности, не поддавшейся мании величия. Королев был уверен в этом. А так в принципе первыми космонавтами могли бы стать и другие кандидаты. Великая гагаринская улыбка открыта для нас, и она никоим образом не сравнима с улыбкой телезвезды, которая улыбается больше внутрь себя, радуясь за себя и купаясь в иллюзии величия.)

- Вы знаете... Я только сейчас стал понимать свою вину перед рядовыми сотрудниками. Да... для них телевидение – неблагодарное место и в моральном, и в материальном планах. Получается, что на телевидении тысячи сотрудников работают на нескольких личностей, ублажая их теленаркотизм. Хотя и говорят о сплоченной команде, но только без ведущего.
– У настоящих наркоманов все аналогично: близкие и родственники работают на выживание ребенка наркомана. Но ребенок остается вне этой команды родственников. Конечно, работа в телеэфире требует больших сил и энергии, как и любая другая работа. Но, заметим, алкоголик тоже вкалывает, чтобы в конце недели как следует напиться.

(Пока я произносил эти слова, мой пациент о чем-то задумался, а в конце своей мысли сжал кулаки. Я резко оборвал этот процесс).

– Что это было? О чем это вы сейчас?
– Я подумал, что хотел и мечтал перейти на более сильный теленаркотик, то есть собирался ехать на кастинг в Москву, на ведущие российские каналы. Некоторые мои коллеги из нашей телекомпании уже там работают. Значит, мне не стоит туда лезть? Почему мне так не повезло? Почему у меня так? Именно ко мне пристает эта зараза. А к другим нет. И пью я до запоя. Другие тоже пьют, и ничего.

(Мой пациент сам себе признается в своей слабой толерантности к алкоголю и телеэфиру, и поэтому я продолжаю работать, как и работал до этого, в рамках рациональной психотерапии, то есть пытаюсь донести полезные знания пациента о себе и о вещах, которые находятся вне его.)

- В психике нет отдельных центров, отвечающих за зависимость от алкоголя, наркотика, курения, игры в казино, переедания и т.п. Зависимостей много и, как говорится, мозга не хватит, чтобы для каждой из них был отдельный центр. Все это связано с одним центром. По-видимому, у вас есть и другие зависимости, кроме телеэфира и алкоголя. Все они друг друга замещают, если вы прекращаете потребление одного из них.
– Я, наверное, еще и игроман. В том году продул девятнадцать тысяч долларов, но это меньше, чем другие мои коллеги.
– Вы чувствуете тревогу и беспокойство, когда долго не играете или когда проходите мимо казино?
– Пока нет… Когда начинаю играть, наверное… да… кураж, адреналин…

(В процессе длительного анализа выяснилось, что мой пациент пока еще не страдает игроманией, но на пути к этому.)

– Вы находитесь в группе риска и старайтесь обходить как можно дальше игровые автоматы.
– Хорошо… А вы знаете... Благодаря нашему диалогу я ведь сейчас все больше и больше понимаю… (Длинная пауза.)
– Что вы понимаете?
– Я начинаю подумывать о заранее отведенных позициях, на которые можно будет перейти после увольнения. Теперь я чувствую, что увольнение не будет для меня трагедией. Я продолжу общение с телезрителями другими способами: через иное творчество, публицистику, искусство...

Мы беседовали с моим пациентом на улице. В конце нашей беседы к нам подошла молодая девушка и попросила у моего пациента автограф, и все хмурые раздумья и переживания моего пациента внезапно развеялись, как туман. Он искренне улыбнулся девушке и буркнул: «С удовольствием...»